МАРТИН КУХТА

“ВЛАДИМИР, И ВСЕ ТАКОЕ”

Все эпиграфы к данному произведению нагло списаны с эпиграфов к роману А.С. Пушкина “Евгений Онегин”.

Все имена, фамилии, даты, использованные в тексте, автор предлагает считать художественным вымыслом, не имеющим отношения к объективной реальности, данной нам в ощущениях.

Любые перепечатки всего текста либо его фрагментов без ведома автора всячески поощряются и приветствуются. Авторские права защищены чувством его (автора) собственной правоты, а в случае наступления царства всеобщей справедливости, либо, на худой конец, нормальной жизни на территории, ныне именуемой “Российская Федерация” — и скомпенсированы (в порядке, определенном будущим законодательством) материальным вознаграждением в скромном размере. (Шутка). Прочерки в тексте, помеченные пунктиром, связаны не с засильем цензуры (ибо автор наследует добрые традиции вольного русского слова), а с тем, что текст могут прочесть женщины и дети.

Petri de vanite il avait encore plus de cette espece d orgueil qui fai avouer avec la meme indifference les bonnes comme les mauvaises actions, suite d`un sentiment de superiorite, peut-etre imaginaire.

Tire d`une lettre particuliere

Проникнутый тщеславием, он обладал, сверх того, еще особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках, — следствие чувства превосходства, может быть мнимого.

Из частного письма

Не мысля никого забавить
(Ох, право, нам не до забав),
Я вам хочу сейчас представить
Сюжет, в котором десять глав,
Но нет в нем ни души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты...
Откуда ж быть? Вчера сказали,
Что снова сорок полегло,
Что мы, всем Западам назло,
На все на свете наплевали,
И более того, видать,
На нас самих нам наплевать...

ГЛАВА ПЕРВАЯ

“И жить торопится, и чувствовать спешит” Князь Вяземский.

I

“Наш Ельцин самых честных правил,
Когда не в шутку занемог...
Он нам преемника оставил
И круче выдумать не мог.
Его пример — другим наука.”
Но Боже мой, какая мука —
Под Новый год изгнать в ту ночь
Миллениум из мыслей прочь,
Все из-за низкого коварства —
Чьего? Но смысла нет гадать.
Кому-то взбрендило, видать,
Взмечтать о “сильном государстве”.
А у людей мечта — пусть грех:
Когда же черт возьмет вас всех...

II

Но так случилось, что в России
В течение последних лет
Мысль о вожде или мессии
Определяет весь сюжет.
Не знаю, поздно или рано,
Но вот он, наш герой романа.
Мессия, вождь, или чудак
На букву “М” — да будет так!
Владимир (мне он не приятель)
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или учились, мой читатель;
(И я похвастаться могу
Своим дипломом ЛГУ.)

III

И был секретарем парткома
Его достойнейший отец.
Ну мало ли? Судьба знакома,
Всему на свете есть конец...
Судьба Владимира хранила.
Она вела его, сулила
Удачи в жизни и в борьбе...
Мечта работать в Ка-Ге-Бе
Вела мальчоночку с пеленок.
Не хулиганил, не мешал —
Все про разведчиков читал.
Такой сознательный ребенок.
Быть со щитом или мечом —
Он сразу понял, что почем...

IY

И только молоко обсохло
На детских губках, отзвучал
Вальс выпускной, наш гордый сокол
В дверь на Литейном постучал:
“Возьмите в КГБ! Я буду
Антисоветчиков повсюду
Ловить, карать, уничтожать,
Запугивать и вербовать.
На низкий рост вы не смотрите,
Я в самом деле русский витязь,
Я еду-еду, не свищу,
А как наеду — не спущу”

V

Не знаю я, отказ Володе
Отказом ль был — но вот вам факт:
Без никакого блата вроде
Попал Володя на юрфак.
И лишь потом он был отмечен...
И лишь потом он был привечен
Людьми, о ком в те времена
Боялась и молчать страна...
Но знаю только: в эти годы
На оный модный факультет
Могли попасть в осьмнадцать лет
Иль чудеса живой природы,
Или партийцы — сквозь рабфак,
Иль КГБшники за так.

VI

... Я помню те былые годы:
Как мы “любили” стукачей,
Как мы травили анекдоты
Про наших славных Ильичей,
Читали самиздат украдкой,
Делились мыслями с тетрадкой,
Порою маялись в тоске:
Ужели вечно жить в совке?
Нет, в схватку смертную с властями
Мы не осмелились вступать,
Но в игры гнусные играть
Считалось стыдным между нами.
Мы были просто — молодежь.
И остро чувствовали ложь.

VII

Любовь, стихи, друзья, наука,
Порой гулянки, озорство...
А комсомол — такая скука,
Занудство, боле ничего.
Мы знали правду о ГУЛАГе,
И как построен был “соцлагерь”,
И кто икру и семгу ест...
Что там решил какой-то съезд,
Нам было вовсе безразлично.
Списал конспект, экзамен сдал,
Сказал, что Брежнева читал,
В зачетку получил “отлично” —
Свободен и идешь домой...
Но не таков был наш герой.

VIII

Он не просиживал в Публичке
Своих студенческих штанов,
Но нехорошие привычки —
Табак, картишки и вино —
Ему внушали отвращенье.
Замечен не был в обольщенье
Он юных дев. Народ тишком
Злословил иногда о нем —
Но защитить спешу Володю:
Он вовсе не был “голубой”,
Он просто не внушал любовь,
Причина — в суетной природе
Всех женщин, видной за версту:
Им ум подай да красоту...

IX

Но с комсомольским комитетом
На годы жизнь свою связав,
Расцвел Володя пышным цветом,
Как будто выше ростом став.
Поэзия большой работы:
Собранья, рапорты, отчеты,
Гуашь и ватман стенгазет,
Во флигелечке кабинет...
Есть флигель “ректорский”. Когда-то
Родился в нем великий Блок.
И разве б он подумать мог,
Что эти шустрые ребята
Здесь будут в креслах восседать,
Руководить и направлять...

Х

Чредою годы пролетели,
И вот он, вот — великий миг!
Ужель не сон, а в самом деле
Владимир высоты достиг,
В мечтах давно уж покоренной?
К нему приходят. Как влюбленный,
Впервые робкою рукой
Коснувшийся груди младой,
Он млеет, дышит и трепещет,
Боясь поверить, что зовут,
Что в КГБшный штат берут...
И взор его слезою блещет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ХI

...Ах да, забыл, что наш Владимир,
В учебе сер, красою слаб,
Сумел себе составить имя
Средь юношей — без всяких баб,
На шею вешавшихся. Вова,
Намучившись в боях дворовых,
Решил соперников взбесить
И уж порядком отомстить.
На ЛМЗ была когда-то
Крутая секция дзю-до.
И ежедневно от и до
Володя с точностью солдата
На тренировки приходил
И в морду бил, и всех мочил.

XII

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . прошли года
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кто был убит в Афганистане,
Кто умер, спился... Но в романе
Сейчас про все не написать.
И вот молчания печать
Снята была. Заговорили.
Мол, жили в мерзостном дерьме,
Не понимав ни “бе”, ни “ме”.
Прозрели. Ахнули. Открыли.
И вмиг, с коленями в пыли,
Гуськом на митинги пошли.

XII

О, вспомним время золотое!
И сердцу станет так тепло.
Томимы вольностью святою,
Мы вроде одолели зло.
Мы выбирали депутатов,
Тогда казалось нам, ребята,
Что все получится, что — йес!-
Скажи “долой КПСС”,
И благоденствие настанет,
Настанет рынок, воля, жизнь...
Ты сам живи, ты сам держись —
Любой, коль не мешать, воспрянет!
Простим горячке юных лет
И юный жар, и юный бред.

XIII

Тогда все строили мы планы
И все казалось наяву.
Покамест моего романа
Я кончил первую главу.
Но где же шлялся наш Володя,
Когда с мечтою о свободе
Народ, избавленный оков,
Уж наломал немало дров?
Об этом расскажу я позже.
Пока у нас своих проблем
И всяких разных местных тем —
Есть выше крыши... Но похоже,
Мне предстоит не славы дань —
Кривые толки, шум и брань!

ГЛАВА ВТОРАЯ

O rus!

Hor.

О Русь!

I

Покойный мэр Санкт-Петербурга
Когда-то проиграл и слег...
А территория, ей-Богу,
Была прелестный уголок.
Транзит, и порт, и в белы ночи
Визиты Камдессю и прочих —
Куда ж еще гостей возить?
Где инвестиции просить?
Когда-то звался Ленинградом
Наш город, но пришла пора:
Мы снова в городе Петра
Живем — и коль с Европой рядом,
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно.

II

... Все в дефиците — хлеб и нитки,
Крупа, картошка, шоколад,
Отравой ставшие напитки,
Короче — в жизни все подряд.
Тоска, друзья! У нас талоны!
В советски времена вагоны
Везли в Москву и Ленинград
Без промедлений все подряд!
И вдруг — стоит народ за гречкой.
Буянит, злится, кроет власть...
Но тут пошла сплошная сласть
Для тех, кто танцевал от печки.
Для тех, кто жизни цену знал
И конъюнктуру понимал.

III

Успеть! Схватить без промедленья!
Сказать свое кукареку!
И вот в порыве вдохновенья
Приходит Вова к Собчаку:
“Возьмите в мэрию работать,
Мне потрудиться так охота,
Чтоб процветали земляки.
Я даже знаю языки!
Я из Германии туманной
Принес учености плоды,
К тому же, окромя воды,
Я ничего не пью, хоть странно.
Но есть изъян в моей судьбе:
Служу я... в общем, в Ка-Ге-Бе.”

IV

Собчак сперва заколебался,
Слегка задумался Собчак
И в душу некий страх закрался
Рефлексом павловских собак.
“Но что же делать — надо, надо
Немедля создавать команду” —
И как поведал наш герой,
Собчак сказал: “Ну, ... с тобой!”
И Комитет по внешним связям
Володе отдал. О Творец!
Когда уже придет конец
Карьерам, что “из грязи в князи”?
... Хоть Вове, угадать легко,
Пока до князя далеко —

V

Не вышел статью, и костюмы
Не научился он носить.
Взгляд исподлобья, лик угрюмый,
Хотя с лица не воду пить.
И чем был занят наш Владимир?
Ужель деяньями благими
Родной прославил городок
И инвестиции привлек?
Он бизнесменов зарубежных
С большим почетом принимал.
Затем наружно наблюдал.
Затем выталкивал небрежно.
И весь дивился белый свет —
Он делал из всего секрет.

VI

Хотя потом известно стало,
Что парень он не промах был —
Редкоземельные металлы
С большим успехом вывозил.
За макароны и тушенку,
И за консервы из печенки —
Вы помните, тогда в Союз
Попер гуманитарный груз?
Потом он долго похвалялся,
Как нас от голода спасал,
Едва ли сам не голодал,
Аж странно, как и жив остался.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

VII

Под старость жизнь такая гадость...
Но есть что внукам рассказать.
Друзья, мы помним этот август!
Его у нас не отобрать.
Хотя потом плоды победы
Собрали, подали к обеду
Былым партийцам и гебью.
Про Нюренбергскую скамью
Вмиг заикаться перестали,
И, зубы всем заговоря,
Уже к седьмому ноября
Про примиренье закричали.
Но где же милый наш герой?
Он здесь, он здесь, читатель мой.

VIII

Владимир вынул из кармана
Свой драгоценный партбилет.
Вздохнул. Всплакнул. Умылся в ванной.
“Ну что ж, пора. Прощай, мой свет.
Живем не прошлым — настоящим”.
Потом открыл заветный ящик
Стола, билетик положил,
Простясь, его перекрестил.
А дальше — вновь к делам привычным.
Собчак зовет! На бой, на труд!
Сейчас о Вове много врут.
Но быть политиком публичным
Он в самом деле не хотел.
Иным он видел свой удел.

IX

... Но жизнь идет, проходят годы,
И снова выборы грядут.
Сгустились тучи. Непогода.
И верный Вова тут как тут:
Коль вырос в мэрии предатель,
Пускай трепещет неприятель!
Есть тот, кто, волею неслаб,
Возглавит собчаковский штаб!
Листовки! Ролики! Плакаты!
И денег куча! Но, увы,
Тогда увидели все вы,
Как Вовы нашего таланты
Его патрону помогли
И от предателя спасли...

X

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но все они сейчас в Москве.
И я, друзья, в своей главе
Не буду мыслью растекаться.
Мне, собственно, и дела нет
До них. Но если этот бред
И дальше будет продолжаться —
Не дай мне Бог сойти с ума —
Нет, легче посох и сума...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Elle etait fille, elle etait amouresse.

Malfilatre.

(Она была девушка, она была влюблена. Мальфилатр)

I

Россия, бедная Россия,
Страна лесов, страна полей,
Не знаешь ты, какого змия
Ласкаешь на груди своей...
Я понимаю, что без веры
Жить невозможно. Но манеры!
Но речь! “Мочить”, “козлы”, “банчок”...
Не Питер — Вышний Сволочок.
Потом, смотри: за так отдаться...
Ведь даже не пообещал
Еды, одежды... Лишь сказал,
Что будет дальше разбираться
Со всеми, кто мешает жить...
А кто — не вздумал уточнить.

II

С одними будто разобрались.
Война идет, на трупе — труп.
Руины от домов остались,
И беженцы, как мухи, мрут.
Зато смотри, народ, как лихо
Владимир ездит по ткачихам
И по дояркам. Боже мой,
Он обаятельный какой!
Какая душка, право слово,
С какой улыбкой и душой,
Он смелый, сильный, он герой,
Хотя росточка небольшого...
... А чьи-то жены в этот миг
Оплакали мужей своих...

III

А в Питере свои разборки.
Вновь выборов подходит срок.
Наш губернатор был “шестеркой”
У всех, кто слово молвить мог.
Он надоел. Он так метался,
Так мелким бесом рассыпался...
Он так стелился под Лужка...
Но вот державная рука
Весомый кукиш сотворила.
И плачет Яковлев в тоске,
Пытаясь подползти к руке
Поцеловать... Святая сила!
Ужели гордый город наш
Опять ничтожеству отдашь?

IV

... Но кто ж еще? Есть Валентина,
Химфарм закончившая . . . ,
Но анальгин от аспирина
Не научилась отличать.
Зато общественной работой
До банного седьмого пота
Была Валюша занята.
Еще был слух из уст в уста:
Когда-то (не был сам при этом)
Спросили Валю за пивком:
“Не знаешь ли, отличье в чем
Меж минаретом и минетом?”
Валюша молвила в ответ:
“А что такое минарет?”

V

Однако наш герой романа
Запал, как видно, на красы
Валюши (кличка — Полстакана
Иль Валька-Красные трусы).
Ее он в град Петров направил
И поддержать ее заставил
(Тем больше дров, чем дальше в лес)
Чубайса вместе с СПС.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . в рот...” —
Сейчас твердит честной народ.

VI

... В иных губерниях — иначе.
Сданы, как должно, рапорта,
Построились и, глаз не пряча,
Начальники сказали: “Да!”
Народ ликует рефлекторно.
Шурует избирком проворно,
Чтоб, несмотря на хворь и лень,
Заполнил каждый бюллетень.
А в ослепительной столице
Сидят на стреме удальцы —
России “крестные отцы” —
И их сияющие лица
Восторг воспламенил один:
“Ох, ай да Вова, сукин сын!”

VII

Включить приемник? Там все то же.
Не надо телика. мой друг!
На старый анекдот похоже —
Уже боюсь включать утюг.
Поехать в Петергоф забыться?
Но, блин, культурная столица —
Путь перекрыт, принятье мер —
С и.о. приехал Тони Блэр.
Потом на оперной премьере
Наш Вова, мастер метких слов,
Вспылив, признал себя “козлом”,
Чем сильно озадачил Блэра.
Увы, туманный Альбион
Российских тонкостей лишен.

VIII

Ну, а у нас она чрезмерна.
И был бы я, возможно, рад,
Коль знал бы, что у нас наверно
Народ, а не “электорат”.
Страна, ты гибнешь. Ну, а прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
Ты негу жизни узнаешь,
Ты пьешь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты...
Цена подобной простоты
Уже просчитана заране.
Везде, везде перед тобой
Твой искуситель роковой...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

La morale est la nature des choses. Necker.

(Нравственность — в природе вещей. Неккер.)

I

“А где ж у нас альтернатива?” —
Я слышу ото всех давно.
Но, право — косо или криво,
По мне, ей-Богу, все равно.
Коль на дороге выпал случай —
Лежат на ней дерьма две кучи,
Какая лучше, не сужу,
А стороною обхожу.
Но, Боже мой, в стране стреляют,
В финансах — черная дыра,
А тетеньки кричат “ура”
И в воздух чепчики бросают...
Быть может, на брегах Невы
Подобных дур видали вы?

II

Кому ж не скучно лицемерить,
Различно повторять одно,
Стараться важно в том уверить,
В чем все уверены давно,
Все те же слышать возраженья,
Уничтожать прерассужденья,
И для чего? А для того,
Чтоб все послушали его,
Того, кто в кабинетной сени
Готовит выборы “под ключ”.
Пусть он и мерзок и вонюч,
Но получает много денег.
Всю жизнь работает на бар
И называется “Пиар”.

III

Так вот, убогий наш Владимир,
Хоть вылез бы из кожи вон,
Не смог бы вмиг составить имя,
Не будь “Пиаром” вознесен
На поднебесные высоты.
Ликуйте, бывшие сексоты!
Ваш шеф при деле. Ун момент!
Он скоро будет президент!
Плевать, что кто-то недоволен,
Есть механизмы — деньги, кровь,
И всенародная любовь —
А с наших мелких колоколен
Ни звука не извлечь в сей миг...
Ведь вырван грешный наш язык.

IV

Ребята, знал я вас когда-то.
Все были смелы и бедны.
Но как вы вырвались, ребята,
Из голодающей страны!
Такие... в общем, мэнээсы,
Жене — тоска, ничто для прессы,
Всегда протертые штаны...
Вдруг оказались вы нужны.
Пока народ в слепых надеждах
Пытался строить, торговать,
Трудиться. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . и странно мне:
Вы оказались на коне.

V

Не скрою: я и сам в “пиаре”
Трудился — более того,
Я заработал. В данной паре
Я, право же, ни за кого.
Ведь до последнего момента
Знал цену я ангажементу,
Считал и в баксах, и в рублях,
Творил за совесть, не за страх.
Но тут уже себе дороже.
Ведь в самом деле жизнь одна,
И есть родимая страна,
А в ней сегодня... правый Боже!
Какой-то шибздик правит бал
И всех кругом очаровал.

VI

Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя,
Достопочтенный мой читатель!
Предмет достойный: ничего
Любезней, верно, нет его.

ГЛАВА ПЯТАЯ

О, не знай сих страшных снов

Ты, моя Светлана!

Жуковский.

I

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе.
И для российского народа
Пометкою в календаре,
Был ожиданьем день заветный,
Обычный, зимний, незаметный —
Но нужно было рано встать
И Думу новую избрать.
Расцвел “Пиар”. Народ в волненьи.
Так много всяких новых лиц!
И вот, от чопорных столиц
И до глуши степных селений —
Опять за так отдаться рад
Обманутый электорат.

II

И снится чудный сон отчизне.
Ей снится, будто бы она,
С мечтой о новой светлой жизни,
Толпой врагов окружена,
Идет-бредет по бездорожью,
Уже почти идти не может.
Украли воры скудный скарб,
И кажется, что смерть близка.
А путь такой тяжелый, длинный,
Препятствий полон и жесток...
Шумит и пенится поток,
И пред шумящею пучиной,
Недоумения полна,
Остановилася она.

III

И вдруг сугроб зашевелился,
Оркестров зазвучала медь,
И на свет божий появился
Большой взъерошенный Медведь.
Какой огромный, Боже правый!
И почему-то он двуглавый,
Рычит, храпит — видать, силен,
А впрочем, вовсе недурен.
Россия глубоко вздохнула,
Немножко дух перевела:
“Авось наладятся дела...”
И в пропасть, не боясь, шагнула...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

IV

С тех пор, как в сказке — все страшнее.
Спешишь и ускоряешь шаг,
Но от косматого лакея
Не можешь убежать никак.
Кряхтя, валит медведь несносный.
А впереди год високосный,
Год знаменитый, славный год...
Куда идем и что нас ждет?
Избрали Думу — ну, а толку?
Все не кончается война,
Опять готовится страна
Охотно зубы класть на полку,
(И честно — я судьбы Шойгу
Не пожелаю и врагу).

V

Россия — ах! Медведь проворно
Ее хватает и несет,
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет.
Вдруг огонечки замелькали,
Менты по стойке “Смирно” встали,
Громада красная Кремля
Явилась взору. Вся земля
Видна из этого окошка.
И кто поднять посмеет шум?
Медведь промолвил: “Здесь мой кум.
Погрейся у него немножко!”
И, как трофей, ее берет
И в сени темные кладет.

VI

Как больно, господа, как странно.
Страна сироткою в сенях.
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах.
Не видя тут ни капли толку,
Мы все-таки заглянем в щелку.
И что мы видим? За столом
Сидят чудовища кругом.
Один с нахальной рыжей мордой,
Другой в очках “Всегда готов”,
А третий, снятый без штанов,
Но все же чопорный и гордый...
Четвертый — просто мразь и вор,
И с ними — дядька Черномор...

VII

Еще страшней, еще чуднее:
Вот потный Зюга, вот Аман...
Вот Жирик. Наглостью своею
Украсит он любой роман.
Вот нации позор — Береза.
Друзья, ведь, право, смех и слезы...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но неужели нам не странно
Узнать среди таких гостей
Того, кто нынче всех милей —
Героя нашего романа?
Владимир за столом сидит,
На все с ухмылкою глядит.

VIII

Он знак подаст — и все хлопочут.
Он пьет — все пьют и все кричат.
Он засмеется — все хохочут.
Нахмурит брови — все молчат.
Он здесь хозяин, это ясно.
Не стоит мучиться напрасно.
Ты голосуй не голосуй —
Но все равно получишь . . .
И тем не менее, Россия,
Лелея нежные мечты,
Глядит в надежде простоты
И речи слушает пустые —
Все указует на нее
И все кричат: мое! мое!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

La, sotto i giorni nubilosi e brevi,

Nasce una gente a cuil morir non dole.

Petr.

( Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому

умирать не больно. — Петрарка.)

I

Пусть бабы новых нарожают
(Хотя кому уж там рожать?),
Ей-Богу, все равно не знаю,
Зачем людей уничтожать?
Ну, хочешь быть ты президентом.
Давай, воспользуйся моментом,
Пиару денег заплати,
Пообещай, соври, польсти,
Тебя воспримет город Глупов.
Ведь он доверчивый такой,
Тебя поймет он всей душой!
Зачем же, Вова, горы трупов?
Зачем тебе дома взрывать,
Зачем людей уничтожать?

II

Но факт есть факт: в Москве рванули.
Легко нашли “чеченский след”.
Потом на Питер замахнулись —
Но там не вышло. Нет так нет.
Потом с Рязанью облажались...
Но ни на миг не опечалясь,
В секунду начали войну...
И нашу бедную страну
Вмиг убедили: есть Басаев,
Он нас моментом перебьет,
Коль вся Чечня не признает
Ее доподлинных хозяев,
Пора, ребята, воевать.
Пора с землей ее сравнять.

III

И началось... В военных сводках
“Два раненых, один убит.”
А Вова наш и стопки водки
За них не выпил, паразит.
Ему-то что? В семье девчонки.
Не пострадают в этой гонке.
А сам Володя заявил:
“Я на военных сборах был,
Я знаю — армия наука
Для всех порядочных мужчин.
Не вижу никаких причин,
Чтоб им отлынивать”. Вот сука!
И тут же вздумал, е-мое —
Всех резервистов под ружье...

IV

Вперед! Особые отделы
Отныне будут развивать!
Детишек воинскому делу
Учить — ведь вечно воевать...
Пускай живут другие страны
Без войн и битв в своих нирванах.
Иное нам судьба сулит —
Нам нужно кровь свою пролить...
Да и чужую. Жив остался —
Хвали начальство и вождя.
И в нищете дни проводя,
Ликуй: “За Родину сражался!”
Никто не думает о том,
Что Родина тут ни при чем...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?
Дмитриев.

Как не любить родной Москвы?
Баратынский.

Гоненье на Москву! что значит видеть свет!
Где ж лучше?
Где нас нет.
Грибоедов.

I

Все ж начинает понемногу
Народец умный понимать
Теперь яснее — слава Богу —
Кого заставят выбирать,
Охотой или волей властной:
Чудак печальный иль опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?

II

Но как, по правде, разобраться,
Как оценить людей молву?
Как нам не ошибиться, братцы?
Итак, друзья, пора в Москву.
Она у нас пока столица.
И на нее народ дивится:
Как люди здешние жирны
Средь голодающей страны?
И как на каждый чих московский
От стен старинного Кремля
Дрожит и стонет вся земля...
Ямал и полуостров Кольский,
Камчатка, Сызрань, Оренбург
И боле всех Санкт-Петербург.

III

Бывало, танки грохотали
Вот здесь, на улицах Москвы.
Иные времена настали,
Так думали и я, и вы.
Мол, коммунистов разгоняют,
Гебистов к власти не пускают,
Нацистам дали по мозгам...
Казалось так и мне, и вам.
Хотя немножко всех тошнило.
Но думалось: переживем.
Чуть-чуть, немного поднажмем
И будем жить, и хватит силы.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

IV

Но в них не видно перемены,
Все в них на старый образец:
Кредиты брали постепенно
И промотались, наконец.
И гнать понты — одна отрада.
Но здесь скрывается засада:
Не нужно слов, речей пустых —
Мы просто ненавидим их.
Плевать, что кто-то был когда-то
Вполне приличным земляком.
А стал сегодня Москалем.
Что делать? Милые ребята,
Не верьте больше никому
И понимайте, что к чему.

V

Но вот, увы, меня торопят:
“Скорее, выборы вот-вот”.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Меж всякой пакостью, признать,
Я не желаю выбирать.

VI

Москва, менты, вокзалы, тачки,
И, наконец, Охотный ряд,
Где всем назло — никак иначе —
Восселся гипсовый Сократ,
Ужасно на бомжа похожий,
С гнуснейшей бородатой рожей,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Far thee well, and if for ever,

Still for ever far thee well.

Byron.

I

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, послушный им народ...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ —

полностью нецензурна.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

I

Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой.
Над нами царствовал тогда...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Source: http://ingermanland.narod.ru/kuhta.htm