lefortovo

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И ТРАГЕДИЯ НЕМЕЦКИХ ГРАЖДАН РОССИИ    

Сергей Фомин

                        

 

Часть II

 

 

ВОЛК, ВЫГРЫЗАЮЩИЙ СОБСТВЕННОЕ БРЮХО

(Предисловие редактора)

 

 

В наше время многим хорошо известно о еврейских погромах в России начала ХХ века. Но в трещавшей по швам империи громили не только евреев. Более пятисот лет в городах и селах России и других территорий Российской Империи рядом с коренными народами проживали немцы: дворяне и крестьяне, ремесленники и ученые, учителя и врачи. Даже царствовавший дом Романовых полностью онемечился уже в конце XVIII века. Так что едва-ли будет преувеличением сказать, что Россия нового времени была немыслима без немецкого этнокультурного элемента. Ну а после большевистского переворота 1917 года и десятилетий "ленинской национальной политики" немецкое меньшинство в России практически сошло на нет. Что же случилось с миллионами "русских немцев" в ХХ веке? Отчего они практически исчезли? Любой, серьезно и нтересующийся русской историей подсоветского периода, знает о депортациях и репрессиях по этническому признаку, как и о массовой эмиграции остатков русских немцев в конце прошлого века. Однако гораздо меньшему числу россиян и нероссиян известно о том, что "разнемечивание России" началось несколько раньше прихода к власти отктыто деструктивного антирусского режима в 1917 году, а именно - в годы роковой Первой Мировой. Об этом и расскажет нижеприведенный отрывок из книги Сергея Фомина.

 

Хочется добавить, что разгул кровавого насилия и мародерства, описанный г-ном Фоминым, родился не только в среде "низкой черни", но и в изысканных салонах "черни золоченой" - бездарной последней "элиты" покосившейся Империи. А всего двумя годами позже, расправившись с жившими рядом немцами и отчасти другими западноевропейцами, отравленные насилием народные массы набросились на свое государство и подобно бешенному волку, выгрызающему собственное брюхо, залили Россию кровью своих же соплеменников. В результате Россия обрела новый облик. Не станем уточнять какой, ибо о вкусах не спорят, но такой, какой есть.

 

Предлагаем и даже советуем ознакомиться с нижеприведенным текстом.

 

 

                                                               

Узнав с началом войны о первых притеснениях немцев, епископ Таврический и Симферопольский Димитрий (князь Абашидзе) пророчески предупреждал: «Они идут умирать за Россию, а мы станем обижать их какими бы то ни было подозрениями или неразумными выходками, за это жестоко нас накажет Отец Небесный!»

 

 

Продолжение. Начало - здесь

 

 

Отголоски этой искусственно раздутой в стране истерии достигали и лично Государыни и не раз, следует признать, достигали своей цели.

«Больно, когда [Ее] клеймят за всякое слово, по-немецки произнесенное, – читаем запись об Императрице в дневнике старшей сестры Собственного Ее Величества лазарета в Царском Селе В. В. Чеботаревой за 17 июля 1915 г. – У нас я только раз слышала фразу, к Евгению Сергеевичу [i] обращенную. Нужно было обменяться впечатлением о больном – Боткин по-французски не говорит. Оказывается, негодяй Сперанский раззвонил по всему Царскому. А как иногда Девочки со свойственной Им живостью могут сделать больно. Вера Игнатьевна докладывала о свадьбе Лудера, в Павловске будет, там и старая его бабка живет, немка. И, улыбаясь, добавила: «Последнее тщательно скрывается». «Еще бы не скрывать, вполне его понимаю, еще, пожалуй, настоящая кровожадная немка», – выпалила Ольга Николаевна» [ii].

Следы подобных разговоров Дочерей, ранивших, безусловно, любящее сердце Государыни, запечатлены в письме Вел. Княжны Татьяны Николаевны и ответе на него Матери. (29.10.1914): «Пожалуйста прости меня, дорогая Мама, если когда-нибудь невольно я обидела Тебя, сказав что-нибудь о Твоей прежней родине, но, в самом деле, если я действительно что-то говорю не подумав, что могу Тебя задеть, потому что, когда я думаю о Тебе, я представляю, что Ты наш Ангел, дорогая Мама, что Ты русская, и всегда забываю, что это не всегда было так, что у Тебя была другая родина, прежде чем Ты приехала сюда, к Папе. Пожалуйста, прости меня, Дорогая». (29.10.1914): «Спасибо, Солнышко, за твои любящие слова. Вы, девочки Мои, Меня не обижаете, но те, кто старше вас, могли бы иногда и думать… но все вполне естественно. Я абсолютно понимаю чувства всех русских и не могу одобрять действия наших врагов. Они слишком ужасны, и поэтому их жестокое поведение так Меня ранит, а также то, что Я должна выслушивать. Как ты говоришь, Я вполне русская, но не могу забыть Мою старую родину» [iii].

Трудно себе это представить, но Венчанная Церковью Императрица Всероссийская вынуждена была оправдываться не только перед Своими подданными, но и горячо любившими Ее Детьми!

 

 

Александра Фёдоровна

Александра Фёдоровна (Victoria Alix Helena Louise Beatrice von Hessen und bei Rhein),

последняя Императрица Росийской Империи

 

 

К сожалению, роль в эти дни московского духовенства была, по существу своему никакой. Били «по хвостам», вслед. Во время событий предпочитая не высовываться [iv]. Нет, не вышли московские священники с крестами остановить буянившую толпу. Подобно, например, ректору Киевской духовной академии епископу Чигиринскому Платону (Рождественскому) [v], пошедшему в 1905 г. с крестом умолять киевлян не громить евреев [vi]. А ведь возглавлял Московскую кафедру в ту пору митрополит Макарий, известный своими строгими православными и верноподданническими взглядами!

Быть может, одной из причин такого безразличия было осознание некоторыми православными миссионерами того поражения, которое они потерпели в борьбе с т. н. штундо-баптизмом. «Нигде в сектантстве, – писал церковный историк И. К. Смолич, – церковная миссия не терпела такого сокрушительного фиаско: она оказалась неподготовленной, неорганизованной и безсильной перед штундой» [vii].

Разумеется, как справедливо пишут современные авторы, «насадителями баптизма в России были немцы-колонисты наших южных губерний. Первыми известными пропагандистами этой секты в России были те же немцы-колонисты и приезжавшие к ним заграничные проповедники немцы же» [viii]. Нельзя отрицать и безусловного подрывного по отношению к любому государству характера штунды, сводившегося: «1) к отрицанию присяги вообще и, в частности, к отрицанию присяги на верность Царю и Родине; 2) к отрицанию войны, военной службы и смертной казни; 3) к признанию несправедливым современного строя экономической жизни; 4) к осуждению всего существующего государственного порядка, при котором возможны война, смертная казнь и неравномерное распределение земных благ и 5) к противоборству православию, которым держится этот порядок» [ix].

(Как нельзя, впрочем, отрицать и косвенной пользы появления секты для улучшения духовно-нравственного уровня самого православного духовенства. Среди выработанных в 1884 г. собравшимися в Киеве Преосвященными мер обращают на себя внимание следующие: «назначать в приходы, зараженные штундою […] членов причта, в особенности же священников, из лиц, по образованию и нравственным качествам наиболее соответствующих требованием пастырского и церковного служения»; от архиереев требовалось «неопустительное наблюдение за благоговейным и согласным с церковным уставом, совершением богослужения»; от приходов – «усиливать сбор денег на приходские нужды и употреблять оные, между прочим, на пособия бедным прихожанам» [x].)

Однако же нельзя при этом допустить, чтобы Германский император мог одобрить такое вот, например, заявление Всемiрного конгресса баптистов, прошедшего в Лондоне в 1905 г., о том, что баптизм «содержит обетование помощи и освобождение для миллионов людей, которые теперь стонут под деспотическим гнетом правительств мiра сего» [xi].

Ведь известно же, наконец, что Германия – это вовсе не страна штундо-баптизма, а страна лютеран и католиков. Баптисты в ней были в Германии такой же сектой, как, например, в России субботники. Но ведь никому на том основании, что субботничество возникло в России, и в голову, думаю, не придет обвинить Российскую Империю в распространении жидовства.

К сожалению, германофобия у нас часто выходила за пределы разумного.

«…Говорят, Синод, – писала 14 декабря 1914 г. с возмущением Императрица Александра Феодоровна Государю, – издал указ, что не должно быть Рождественских елок. Я хочу выяснить, правда ли это и тогда подыму скандал. Это не их дело и не касается Церкви. Зачем же отнимать удовольствие у раненых и детей на том основании, что елка была первоначально перенята из Германии! Эта узость взглядов прямо чудовищна!» Речь идет о постановлении училищного совета при Св. Синоде об отмене ёлок, устраиваемых на Рождество в церковно-приходских школах, ввиду того, что этот обычай воспринят у немцев [xii].

Следует подчеркнуть: кн. Ф. Ф. Юсупов чувствовал себя после произошедших в Москве вопиющих событий слишком уверенно. И дело было не только в том, что в дни погрома он занемог «дипломатической болезнью» и судил о происходящем, по его словам, лишь по докладам градоначальника [xiii].

«Мы были к ним, – заявил он, имея в виду немцев, 28 мая на экстренном совещании гласных Московской городской думы, – слишком добры. Я на стороне наших рабочих. Их терпение лопнуло. Они не могут работать спокойно, когда им говорились на каждом шагу грубости и дерзости… Малейший успех немцев на фронте делал их до крайности наглыми и нахальными…» [xiv]

14 июня 1915 г. в Ставке в присутствии Государя состоялось заседание Совета министров. «Кроме министров, – вспоминал ген. А. И. Спиридович, – присутствовал Великий Князь, Янушкевич и московский генерал-губернатор князь Юсупов. Юсупову Государь предложил доложить о происшедшем в Москве погроме немцев. Волнуясь и жестикулируя, Юсупов взвалил всю вину за погром на Министерство внутренних дел и, в частности, на генерала Джунковского, которое, якобы покровительствуя немцам, возвращало из ссылки удаленных из Москвы немецких подданных. Это возмутило, наконец, простой народ, и он устроил погром. Московская полиция не сумела ни предупредить его, ни прекратить. Доклад продолжался больше часа и произвел странное, неясное впечатление. Выходило так, что он сам натравливал население на немцев» [xv].

Это же собственно подтверждал и Государь в Своем письме Царице 16 июня: «Юсупов, за которым Я послал, присутствовал на совете по первому вопросу [режима германских и австрийских подданных]; мы немножко охладили его пыл и дали ему несколько ясных инструкций. Забавные были моменты, когда он читал свой доклад о московском бунте – он пришел в возбуждение, потрясал кулаками и колотил ими по столу».

Но в чем же была причина такой смелости, вернее даже нахальства, этого совершенно недалекого человека?

Думаю, мы не слишком ошибемся, если обратим внимание на то, что у князя был надежнейший «союзник» в лице вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны. Судя по недавно опубликованным Ее дневникам, по частоте приемов Юсуповы лишь немногим уступали обер-гофмейстеру Императрицы кн. Г. Д. Шервашидзе или Ее любимой фрейлине З. Менгден. Эти отношения подкреплялись не только родством (невестка князя была внучкой Вдовствующей Императрицы), но и тем немаловажным обстоятельством, что Юсупов Старший долгое время (1904-1908) командовал полком, Шефом которого Она была

А вот неотретушированные мысли Императрицы Марии Феодоровны о немцах, продиктованные отнюдь не только войной.

Из письма Вел. Кн. Николаю Михайловичу (7.9.1914): «Если бы можно было поскорее покончить с австрийцами, чтобы смочь бросить все силы на этих проклятых ненавистных германцев, которые ведут себя как самые настоящие варвары и которые, как я надеюсь от всей души, в конце концов будут наказаны. Это такие чудовища, внушающие ужас и отвращение, которым нет подобных в истории. […] …Немцы хуже диких зверей. Надеюсь ни одного из них не видеть всю мою жизнь. В течение пятидесяти лет я ненавидела пруссаков, но теперь питаю к ним непримиримую ненависть»[xvi]. (Но произошло, как мы помним, иначе. Именно немцы в Крыму после революции спасли Императрицу Марию Федоровну от бывших Ее подданных…)

Ему же (12.10.1914): «Какие подлецы. Надеюсь никогда в жизни не видеть ни одного, особенно Вильгельма, этого одержимого дьяволом» [xvii].

Ему же (19.10.1914): «Дай Господь, чтобы в конце концов они [немцы] были наказаны и чтобы мы союзниками сокрушили и покончили с этими дьяволами и трижды свиньями» [xviii].

Председателю Государственной думы М. В. Родзянко, приехавшему 12 июля 1915 г. в Киев: «Вы не можете себе представить, какое для меня удовлетворение после того, что я пятьдесят лет должна была скрывать свои чувства – иметь возможность сказать всему свету, что я ненавижу немцев»[xix].

 

 

http://img1.liveinternet.ru/images/attach/c/2/67/309/67309622_12_Imperatrica_Mariya_Fyodorovna_posle_vozvrascheniya_iz_Rossii.jpg

"Вдовствующая Императрица" Мария Феодоровна

(Marie Sophie Frederikke Dagmar)

 

 

Что касается результатов расследования безпорядков в Москве, то поступили, как обычно: чтобы притушить скандал, как правило, жертвуют меньшим. Был уволен градоначальник ген. А. А. Адрианов и полицмейстер Севенард.

Не был отдан под суд и ни один из участников погрома на том «основании», что, по словам московского городского головы М. В. Челнокова, в противном-де случае «будут говорить: вот как еще немцы сильны, это они мстят за погром…» [xx]

Несмотря на проведенное впоследствии расследование, подоплека московских безпорядков до сих пор во многом остается загадочной. Некоторые современники задавались вопросами, так до сих пор и оставшимися без четких ответов: «Но все же эту толпу, безразличную, может быть, ко всему, кроме буйства, кто-то поднял и ею кто-то руководил. Какой силе принадлежала невидимая рука, направлявшая действия этой толпы именно в ту сторону, которая могла привлечь к ней симпатии, хотя и скрытые, даже наиболее экспансивной части нашего общества? Кому-то нужны были эти жертвы, разбитые магазины, квартиры и разграбленное в них имущество! Наиболее просто было приписать причину погрома раздражению населения сердца России, накопившемуся у него против немцев. Они нас бьют на фронте, мы их – в тылу» [xxi].

Как бы то ни было, одно можно сказать с уверенностью: государственная комиссия четко установила – ни полиция, ни немцы, ни социал-демократы, включая большевиков, ни черносотенцы толпу не поднимали.

Союзники также попытались рассмотреть немецкий погром в Москве со своей точки зрения. В нем они «увидели проявление раздражения не только против немцев – наших военных противников, но и против иностранцев вообще, не исключая и союзников» [xxii].

В русском образованном обществе, с уст которого и в разгаре войны не сходили призывы к терпимости, равноправию, милосердию по отношению, скажем, к евреям (пресловутое общество «Щит» и т. д.), не нашлось ни словечка в защиту громимых в самом центре Москвы выходцев из Западной Европы, носивших нерусские фамилии.

Только в такой ненормальной обстановке предшествовавшего революции коллективного психоза и могла появиться (в 1916 г.) брошюрка «выдающегося ученого-психиатра» В. М. Бехтерева, название которой, на наш взгляд, свидетельствовало лишь о состоянии самого автора: «Вильгельм – дегенерат Нероновского типа». Для того, чтобы вполне понять, какой же диагноз публично ставил маститый психиатр своему не обращавшемуся к нему Венценосному пациенту, сделаем из 44-страничной брошюры несколько выписок:

По мнению Бехтерева, личность Германского императора «вполне нормальной со строго научной точки зрения признать было бы трудно».

Доказательства? – Склонность Вильгельма II «выставлять себя беззастенчиво исполнителем воли Бога, что граничит уже с бредом». (Все это печатается, напомним, в Российской Империи, где Православная Церковь занимала господствующее положение!) Но далее…

«Ясно, что если Вильгельм не может быть признан душевнобольным человеком, то он не может быть назван и вполне здоровым, ибо указанные выше особенности его натуры доказывают его неуравновешенность и склонность к ненормальным проявлениям и расстройствам, столь обычным для всех дегенератов».

Эта брошюрка, наряду с другой, пореволюционной статьей, где Бехтерев ставит вполне фантастический (с точки зрения психиатрии) диагноз Г. Е. Распутину («половой гипнотизм») [xxiii], а также и позднейший диагноз И. В. Сталину («паранойя») свидетельствуют лишь о ненормальности самого «выдающегося» ученого.

Даже известный своим антантофильством проф. Е. В. Тарле в предисловии к переписке между Императорами Николаем II и Вильгельмом II в революционно-разоблачительном 1917 г. писал о Германском кайзере: «Перед нами человек, зорко и умело соблюдающий интересы своей родины, ставящий себе точную дипломатическую задачу и неуклонно стремящийся к ее разрешению» [xxiv].

Обращают на себя внимание также некоторые тенденции, обнаружившие себя при организации акций очищения Москвы от лояльных «внутренних немцев». Выявлены они были в ходе расследования сенаторами майского погрома. Так, по словам сенатора Н. С. Крашенинникова, высылка женщин – бывших российских подданных, независимо от того, состояли они в браке с германскими гражданами или уже расторгнули его, обосновывалось их общей виной перед Россией» [xxv]. Суть этой «вины» прояснил в своих записках другой сенатор – Н. П. Харламов: эти женщины «приняли в себя немецкое семя» [xxvi].

Однако наиболее позорные факты «борьбы с немецким засильем» все еще малоизвестны, хотя частично и обнародованы.

Речь идет о выселении немцев непосредственно во фронтовой полосе. Причем, не просто о немцах, а о подданных Российской Империи.

В июне 1915 г, почти под занавес своей недолгой карьеры, начальник штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевич, не стесняясь в выражениях, буквально в следующих словах приказывал главным начальникам Киевского и Одесского военных округов: «…Выселить в кратчайший срок немецких колонистов, проживающих в пограничных губерниях названных военных округов» с целью ликвидации «готовой базы для германского нашествия»; «…надо всю немецкую пакость уволить, и без нежностей, наоборот, гнать их, как скот» [xxvii].

Во второй половине июня 1915 г. главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. Н. И. Иванов «дал распоряжение главному начальнику Киевского военного округа взять из числа немцев-колонистов заложников, большей частью учителей и пасторов, заключив их до конца войны в тюрьмы (соотношение: 1 заложник на 1000 человек населения). Также предписывалось реквизировать у населения колоний все продовольствие, оставив лишь небольшую часть до нового урожая, а в места компактного проживания немцев поселить беженцев. За отказ выполнить это распоряжение заложникам угрожала смертная казнь. Это редчайший в истории пример, когда заложников брали из числа собственного населения» [xxviii]. После октября 1917-го этот уникальный пример распространился на все коренное население…

Вообще, летом и осенью 1915 г., по свидетельству историков, знакомившихся с сохранившимися документами, «в полосе Юго-Западного фронта предпринимались неоднократные попытки расширить масштабы депортаций в географическом и численном отношении. […] По ходатайству командующего 8-й армией генерала от кавалерии А. А. Брусилова западнее Сарн, Ровно, Острога, Изяслава с 23 октября проводилась высылка тех немцев-колонистов, которые по решению Особого совещания до сих пор оставались на местах: стариков старше 60 лет, вдов и матерей погибших на фронте, инвалидов, калек, в том числе слепых. Генерал утверждал, что они, “несомненно, портят телеграфные и телефонные провода”. В трехдневный срок высылалось 20 тысяч человек. Выселение колонистов производилось исключительно при поддержке войск, нередко сжигавших и грабивших не только колонии, но и небольшие города. Столкнувшись с такого рода трудностями, многие воинские начальники старались как-то сбить накал антинемецких страстей…» [xxix]

Заметим, что такие действия ген. А. А. Брусилова проистекали не в последнюю очередь из его опыта общения с семьей первой его жены – немцами-лютеранами из Эстляндии [xxx]. При этом подчеркиваемые им «свои чисто русские, православные убеждения и верования», напомним, нисколько не мешали генералу одновременно серьезно заниматься оккультизмом.

Знакомясь со всеми этими вопиющими фактами, нельзя не прийти к выводу, что всем тем шокирующим нормального человека безобразиям и преступлениям русского человека (в том числе и «человека с ружьем») к 1917 году уже научили. Заложники, реквизиции, доносы, грабежи, высылки, конфискации частных предприятий с последующей передачей их под государственный контроль, переименования населенных пунктов – всё это впоследствии уже проделывалось привычно и на вполне «законных» основаниях.

 

***

 

Действия совершавших все эти преступления людей опиралось на целую систему представлений, позволявших им мнить себя монархистами и, более того, даже верноподданными.

«…Любить Царя Русского раздельно от России, – утверждал в 1855 г. И. В. Киреевский, – значит любить внешнюю силу, случайную власть, а не Русского Царя: так любят Его раскольники и курляндцы. […] …Русскому бывает так противно, когда немец распространяется о своей преданности к Царю, – до чего немцы часто большие охотники при встречах своих с русскими. Русскому почти также смутно на сердце слушать эти уверения немца, как ему тяжело слушать всегдашние уверения самых безсовестных и корыстных чиновников о их безкорыстном уважении к законам. […] …Он боится этой наружной преданности немцев, смутно понимая, что за связью с ними таится и Самозванец, и Бирон, и вся насильственная ломка его старинных нравов и родных обычаев […] …Русского Царя не может любить человек, держащийся другого исповедания, разве любовью вредною для Царя и для России…» [xxxi]

 

 

http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/1/1c/Kireevsky.jpg

 

И. В. Киреевский, русский религиозный философ и публицист,

один из главных теоретиков славянофильства.

 

 

Ивану Васильевичу вторил И. С. Аксаков. В 1857 г. в Крыму он пытался развивать те же идеи перед К. Н. Леонтьевым: «Остзейские бароны и другие наши немцы внушали покойному Государю следующую мысль. Для коренных русских нация русская, русский народ дороже, чем Вы. Нам же нет дела до русской нации; мы знаем только Вас, Государя – вообще. Мы не русской нации “хотим” служить; мы своему Государю хотим быть верными. Но так как наш Государь есть в то же время и Российский Император, то, служа Вам верой и правдой, мы служим России» [xxxii]. По словам К. Н. Леонтьева, И. С. Аксаков находил такие рассуждения немцев «ложными и вредными для России», поскольку «русский народ доказал на деле не раз свою “потребность” [sic!] в Самодержавии и без всяких немцев» [xxxiii].

В рассуждениях обоих славянофилов под небрежно наброшенными хламидами почвенников явственны мотивы чисто западного происхождения: «естественного права» и «общественного договора». Для того, чтобы они стали еще более явны, приведем еще несколько мыслей И. В. Киреевского из процитированного нами сочинения. Он считал, например, что непременно должны быть «причины [sic!], для которых Россия хочет иметь Царя», что именно «общей доверенностью народа [sic!] особенно прекрасно достоинство Царское в России», «оправдать [sic!] эту доверенность – в этом вся задача Царствования» [xxxiv]. А если народ «не хочет» или «не имеет доверенности», а Царь «не оправдает» ее, то, стало быть, и не надо никакого Царя? Народ, выходит, важнее Помазанника Божия?.. И потому, по-Киреевскому, «без любви к Отечеству можно раболепствовать перед Царем и уверять Его в преданности, но нельзя любить» [xxxv]. При этом он почему-то забывает, что любовь с условием не может быть искренней. Любовь безоглядная – не любовь по расчету.

По-иному понимал дело современник славянофилов, выпускник Морского корпуса, дед по материнской линии А. А. Ахматовой, сам не чуждый литературных занятий, Э. И. Стогов (1797†1880). В 1819 г. в Иркутске ему представился случай беседовать с генерал-губернатором Сибири М. М. Сперанским. На вопрос Михаила Михайловича: а что вы все были там патриоты, в Морском корпусе? – тут же последовал ответ:

– Да, мы очень любим Государя.

– А Россию?

– Да как любить, чего не знаешь; вот я еду более года и все Россия, я и теперь ее не знаю [xxxvi].

Ответ безхитростный, сделанный без всякого расчета [xxxvii]. Он естественно вытекал из самой жизни морского офицера. Да, будучи в корпусе, он и «естественное право» изучил, и теорию «общественного договора» знал. Но гораздо ближе и понятней был ему пример его отца, судившего, в рамках патриархальной традиции, крестьян по справедливости, а не по закону. И эти неписаные, традиционные законы имели полное право на существование в качестве обычного права. Для Э. И. Стогова, его отца и многих других трезвомыслящих верноподданных не существовало «проклятых вопросов». Воля Монарха, в их понимании, сама по себе была законом [xxxviii]. Монарх и Его земля/страна; Монарх и Его народ/подданные – это всё одно. И никаких отдельных интересов, никаких если…

Какие принципы оказались прочней – показал 1917 год.

А что касается русских и немцев…

Однажды, за несколько лет до начала войны Германский Император Вильгельм II посетил 13-й гусарский Нарвский полк, шефом которого состоял. Объезжая строй, он задал вопрос: «За что полк получил Георгиевский штандарт?» Последовал четкий ответ: «За взятие Берлина, Ваше Величество» [xxxix]. Кайзер тоже не растерялся: «Это очень хорошо, но все же лучше никогда больше этого не повторять!» [xl]

23 августа 1915 г. на западной границе, у местечка Жмуйдки застава русских конногвардейцев под командой корнета Э. В. фон Рентельна [xli]атаковала разъезд немецкого 24-го Лейб-драгунского полка. На погонах зарубленных германских офицеров ясно были видны вензеля Императора Николая II – Августейшего Шефа полка [xlii].

Для сравнения: с началом войны в наших полках шефство Германского и Австро-Венгерского Императоров, а также прочих германских владетельных лиц было отменено.

В то самое время, когда в Москве громили немцев, молодой артиллерийский офицер Федор Августович Степун, будущий известный философ, сын выходца из Восточной Пруссии, владевшего обширными землями между Тильзитом и Мемелем, писал матери с фронта: «…Слова о “Святой Руси” никогда не станут пустым звуком, ибо подлинно верно, что всю Россию “в рабском виде Царь Небесный исходил благословляя”. Но верно и то, что в недрах народных таится еще много вулканической, языческой мистики, а где-то и темный звериный лик. […] Германской совести грозит опасность критического окаменения. Над русским откровением повисает сумрак хаоса окаменения. Над русским откровением повисает сумрак хаоса и безсовестности. Спасение Германии в России. Спасение России в Германии» [xliii]. Высланный в 1922 г. в Германию на «корабле философов», по словам Л. Аннинского, он «получил возможность думать дальше над проклятым вопросом: если спасение Германии в России, а спасение России в Германии, то что за сила бесовская сталкивает в войнах два народа, созданных для сотрудничества?» [xliv]

В 1924 г. офицеры одного из Прусских полков, Шефом которого был Император Николай II, «воздвигли Ему на чрезвычайно почетном месте достойный памятник» [xlv]. Первый памятник Русскому Царю-Мученику.

До сих пор остаются верными, хотя и неисполненными, слова оклеветанного германофобами, и, прежде всего, Великим Князем Николаем Николаевичем, Военного министра Российской Империи генерала В. А. Сухомлинова, которому Царственные Узники посчитали необходимым в Петропавловскую крепость из Тобольска – из тюрьмы в тюрьму – передать Свое благословение:

«Начинающееся на моих глазах мирное, дружественное сближение России и Германии является основной предпосылкой к возрождению русского народа с его могучими действенными силами. Русский народ молод, силы его неисчерпаемы.

Русские и немцы настолько соответствуют друг другу в отношении целесообразной, совместной продуктивной работы, как редко какие-нибудь другие нации.Но для сохранения мира в Европе этого было недостаточно – необходим был тройственный союз на континенте. Вместе все это создавало почву для предопределенной историей коалиции: Россия, Германия и Франция – коалиции, обезпечивавшей мир и европейское “равновесие”, угрожавшей лишь одной европейской державе – Англии. Эта угроза заставила ее взять на себя инициативу создания другой, более выгодной ей коалиции – “entente cordiale”. Альбион не ошибся в своих расчетах: два сильнейших народа континента лежат, по-видимому, безпомощно поверженными в прах. Одно лишь упустил из виду хладнокровно и брутально-эгоистически рассчитывающий политик: ничто не объединяет людей так сильно, как одинаковое горе» [xlvi].

 

Сергей Фомин

 26.05.2005

 

 Oригинал публикации       http://www.pravaya.ru/govern/391/3385

 

 

[i] Боткину, Лейб-медику. – С. Ф.

[ii] Чеботарева В. В Дворцовом лазарете в Царском Селе. Дневник: 14 июля 1915—5 января 1918. Публ. В. П. Чеботаревой-Билл. Прим. Д. Скалона // Новый журнал. № 181. Нью-Йорк. 1990.

[iii] Государыня Императрица Александра Феодоровна Романова. Дивный свет. Дневниковые записи, переписка, жизнеописание. М. 1999. С. 350-351.

[iv] Архипастырское воззвание // Московские ведомости. 1915. 31 мая. С. 1.

[v] Будучи Экзархом Грузии, именно он в марте 1917 г. благословил Вел. Кн. Николая Николаевича просить Императора Николая II об отречении. После революции, эмигрировав в США, он не подчинился Патриарху Тихону; в 1923 г. самочинно объявил Американскую Церковь автономной, за что, в конце концов, 16.8.1933 был запрещен в священнослужении Местоблюстителем митрополитом Сергием (Страгородским). Не принеся покаяние в расколе, скончался. По его благословению, 19.4.1934 была освящена часовня преп. Сергия в здании музея Н. К. Рериха в Нью-Йорке, увенчанного буддийской ступой. О «сочувствии» к нему митр. Платона не раз писал сам Рерих.

[vi] Сухомлинов В. А. Воспоминания. С. 155.

[vii] История Русской Церкви. Кн. 8. Ч. II. М. 1996. С. 180.

[viii] Хвалин А. Германский след // Десятина. № 55. С. 5.

[ix] Там же.

[x] Там же. С. 4.

[xi] Там же. С. 5.

[xii] В воспоминаниях о Московском митрополите Макарии читаем: «Не любил также Владыка, когда детям устраивали елки. “С иностранцев, – говорил он, – принят этот обычай, а вы лучше делайте им звездочку, это даст им чистую духовную радость, выше которой ничего не может быть”» («Свете Тихий». Жизнеописание и труды епископа Серпуховского Арсения (Жадановского). Сост. С. Фомин. Т. 3. М. 2002. С. 496). Описание вечера Рождественской звезды для детей-сирот см.: Московские церковные ведомости. 1915. № 2.

[xiii] Дённингхаус В. Немцы в общественной жизни Москвы: симбиоз и конфликт (1494-1941). С. 367.

[xiv] Дённингхаус В. Немцы в общественной жизни Москвы: симбиоз и конфликт (1494-1941). С. 353.

[xv] Спиридович А. И. Великая война и февральская революция (1914-1917). Минск. 2004. С. 128.

[xvi] Российский Императорский Дом. М. 1992. С. 178.

[xvii] Там же.

[xviii] Кудрина Ю. В. Мать и Сын. М. 2004. С. 225.

[xix] Родзянко М. В. Крушение Империи и Государственная дума и февральская 1917 года революция. Полное издание записок председателя Государственной думы. С дополнениями Е. Ф. Родзянко. М. 2002. С. 175.

[xx] Дённингхаус В. Немцы в общественной жизни Москвы: симбиоз и конфликт (1494-1941). С. 356.

[xxi] Данилов Ю. Н. На пути к крушению. Очерки последнего периода Российской Монархии. С. 131.

[xxii] Там же. С. 131.

[xxiii] Бехтерев В. М. Распутинство и общество великосветских дам // Петроградская газета. 1917. 21 марта.

[xxiv] Сухомлинов В. А. Воспоминания. С. 206.

[xxv] Дённингхаус В. Немцы в общественной жизни Москвы: симбиоз и конфликт (1494-1941). С. 385.

[xxvi] Там же.

[xxvii] Генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич: «Немецкую пакость уволить, и без нежностей…» Депортации в России 1914-1918 гг. С. 48.

[xxviii] Генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич: «Немецкую пакость уволить, и без нежностей…» Депортации в России 1914-1918 гг. С. 48.

[xxix] Генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич: «Немецкую пакость уволить, и без нежностей…» Депортации в России 1914-1918 гг. С. 50.

[xxx] Брусилов А. А. Мои воспоминания. М. 2001. С. 36.

[xxxi] Киреевский И. В. Разум на пути к Истине. М. 2002. С. 51, 53, 54, 62.

[xxxii] Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство. М. 1996. С. 604.

[xxxiii] Там же.

[xxxiv] Киреевский И. В. Разум на пути к Истине. С. 52 57 57.

[xxxv] Там же. С. 57.

[xxxvi] Стогов Э. И. Записки жандармского штаб-офицера эпохи Николая I. М. 2003. С. 92-93.

[xxxvii] Век спустя, в декабре 1918 г., это повторит русский крестьянин. На вопрос М. М. Пришвина «о невидимой России» он ответил: «Это далеко – я не знаю, а село свое насквозь вижу…» (Пришвин М. М. Дневники 1918-1919. Кн. 2. М. 1994. С. 203).

[xxxviii] Там же. С. 18.

[xxxix] Две серебряных трубы с надписью «За взятие Берлина, 1760 год» было и у 85-го пехотного Выборгского Его Императорского и Королевского Величества Императора Германского, Короля Прусского Вильгельма II полка.

[xl] Вакар С. В. Русская Императорская кавалерия // Военно-исторический журнал. М. 2002. № 6. С. 62.

[xli] Эвальд Вольдемарович фон Рентельн (1893-после 1946) – офицер Л.-Гв. Конного полка. Штабс-ротмистр. Участник гражданской войны. Служил в офицерской роте Балтийского полка; в Северо-Западной армии. Ротмистр. В эмиграции в Польше. С началом Русской кампании (22.6.1941) поступил на службу в Германскую армию. Командир 360-го казачьего полка (с 5.11.1942); затем – бригады в 15-м казачьем корпусе). В 1943-1944 гг. казаки под его командой сражались на Западе против англо-французских войск, пробившись в августе 1944-го с побережья Бискайского залива в Германию. Заключен в советский лагерь в Прокопьевске (с 1945), затем – в Новосибирске. Скончался в заключении.

[xlii] Рубец И. Ф. Конные атаки Российской Императорской кавалерии в первую мiровую войну // Военная быль. № 76. Париж. 1965. С. 47.

[xliii] Степун Ф. «Спасение Германии в России. Спасение России в Германии…» Письма прапорщика-артиллериста // Родина. М. 1993. № 8-9. С. 56.

[xliv] Аннинский Л. «Неизвестная война» // Родина. М. 1993. № 8-9. С. 182.

[xlv] От правления об-ва памяти Государя Императора Николая II // Царский вестник. № 297. Белград. 1932. 29 августа/11 сентября. С. 3.

[xlvi] Сухомлинов В. А. Воспоминания. С. 427.